КАК ВЫЖИТЬ НА РАССВЕТЕ XXI ВЕКА

(Источник текста: Э. Тоффлер, Х. Тоффлер. Война и антивойна. Что такое война и как с ней бороться. Как выжить на рассвете XXI века. М.: Аст: Транзиткнига, 2005.С. 207-262.)

207

209

Военная доктрина Третьей волны обретает форму, и возникает новое поколение “воинов знания” — интеллектуалы в мундирах и в штатском, преданные той мысли, что знание может побеждать в войне — или предотвращать ее. Если посмотреть, что они делают, мы увидим постепенный прогресс от сперва узких технических вопросов к всеобъемлющей концепции, которая когда-нибудь будет названа “стратегией знания”.

Пол Штрассман — талантливый, яркий специалист по информатике, по происхождению чех. Когда-то он занимался стратегическим планированием и возглавлял службу информации в “Ксероксе”. Он автор важных исследований по вопросам взаимосвязи компьютеров, производительности труда и прибылей корпорации в гражданской экономике. Потом он служил директором по оборонной информации в Пентагоне — главным специалистом по информационной технологии в американских вооруженных силах.

Штрассман — ходячий банк данных по информационным технологиям: типам компьютеров, программ-

210

ному обеспечению, сетям, протоколам связи и много чему еще. Но он, не будучи зашоренным технарем, много думал и об экономике информации. И еще он внес в свои работы редкую черту — исторический взгляд. (В качестве хобби во время работы в “Ксероксе” Штрассман и его жена Мона вместе создали прекрасный музей, посвященный истории связи – от изобретения письменности и до компьютера.) История его жизни тоже помогла формированию его мыслей о военном деле: во время Второй мировой войны он еще мальчишкой дрался с нацистами в чешской группе сопротивления.

Но, быть может, это уже ненадолго. В феврале 1993 года Вест-Пойнт, военная академия США, назначила Штрассмана приглашенным профессором по управлению информацией. Одновременно Национальный университет обороны в форте Мак-Нейр в Вашингтоне впервые ввел в учебную программу курс информационной войны.

211

рины, пусть даже в терминах защиты от превосходящей их в этой сфере Америки.

Пока что этот теоретический спор идет о подробностях элетронной войны - вывести из строя радар противника, заразить его компьютеры вирусами, ракетами разбить его командные и разведывательные центры, “заморочить” его приборы ворохом ложных сигналов и другими способами ввести его в заблуждение. Но Штрассман, Маршалл и другие военные интеллектуалы выходят мыслью за эти практические рамки на поле общей стратегии.

Дьюен Эндрюс — прежний начальник Штрассмана по Пентагону. Эндрюс, который служил помощником министра обороны по К3Р (Командование, Контроль, Коммуникации и Разведка), подчеркивает разницу, когда называет информацию “стратегическим активом”. Он имеет в виду, что это не просто разведка на поле боя или тактический налет на чужой радар или телефонную сеть, но мощный рычаг, способный изменить стратегические решения противника. Недавно Эндрюс говорил о “войне знания”, в которой “каждая сторона будет пытаться влиять на действия противника, манипулируя потоком разведданных и информации”.

Более формальное описание можно найти в нашпигованном профжаргоном документе от 6 мая 1996 года, выпущенном Комитетом начальников штабов США. Этот "Меморандум стратегии “30” определяет “Командование и Контроль” (сокращается в К2) как систему, в которой легитимные командиры осуществляют командование и руководство.

В документе военная доктрина К2 определяется как “объединенное использование секретности операций... военной хитрости, психологических операций... электронных методов войны... и физического разрушения, при взаимной поддержке с разведкой, чтобы лишать

212

противника информации, портить или уничтожать его средства К2, защищая от подобных акций средства К2 дружественных сторон”. При правильном применении, как говорит документ, методы К2 дают командирам средства нанести нокаутирующий удар еще до традиционной войны.

В меморандуме расширяются рамки официальных параметров понятия информационной войны и больший упор делается на разведку и на расширение области психологических операций, влияющих на “эмоции, мотивы, объективное мышление и в конечном счете на поведение” других.

Будучи официальным провозглашением политики Пентагона, документ насыщен тщательно причесанным языком, скрупулезными определениями и специфическими инструкциями и оценками. Но среди сотрудников оборонных ведомств обсуждение информационных войн выходит далеко за эти пределы.

Есть куда более широкий, теоретический подход к теме, и его можно найти в работе двух ученых калифорнийской корпорации РАНД из Санта-Моники, Дэвида Ронфельдта и Джона Арквиллы. В предварительном обзоре того, что они называют “кибервойной” они затрагивают широкие стратегические вопросы. Арквилла, человек с четкими манерами и тихим голосом, служил консультантом в Центральном командовании у гененерала Шварцкопфа во время войны в Заливе. Ронфельдт — социолог, бородатый, в затрапезном костюме и с голосом еще боле тихим, изучает политические и военные последствия компьютерной революции.

Для них кибервойна подразумевает “попытки узнать все о противнике, давая ему узнать как можно меньше о себе”. Вести такую воину — значит менять “баланс информации и знания” в свою пользу, особенно если баланс сил склоняется в другую. В точнос-

213

ти как в гражданской экономике, такая война значит “использование знаний для сокращения затрат капитала и труда”.

Этот разнобой терминологии - Инфодоктрина, Кибервойна и еще множество терминов, милосердно здесь опущенных, отражает одно - все еще примитивную стадию дискуссии. Никто еше не сделал последнего шага - не сформулировал систематическую, завершенную концепцию военной “стратегии знания”.

Тем не менее кое-что все-таки ясно. Любая военная машина - как любая компания или корпорация — должна выполнять по отношению к знаниям как минимум четыре важнейшие функции. Она должна приобретать, обрабатывать, распространять и защищать информацию, селективно фильтруя ее или выборочно распределяя среди своих противников и (или) союзников. Если далее разложить каждую эту функцию на компоненты, мы можем начать строить всеобъемлющую конструкцию для стратегии знания — ключ ко многим, если не ко всем, будущим военным победам.

Возьмем приобретение — создание или покупку знаний, необходимых вооруженным силам.

Армии, как любые другие организации, приобретают информацию бесчисленными способами — из газет и радио, исследованиями и разработками, от разведки, от культуры вообще и из других источников. Стратегия систематического приобретения будет включать все эти способы и укажет, какие следует улучшить.

Например, ясное технологическое преимущество Америки в военном деле во многом связано с тем, что министерство обороны тратит около 40 млрд долларов на исследования, связанные с обороной.

214

В эпоху Второй волны военная экономика США росла молниеносно и запускала в гражданскую экономику новшество за новшеством. Сегодня роли поменялись. В быстрых темпах Третьей волны в гражданской экономике прорывы происходят чаше и оттуда уже распространяются на оборонную промышленность. Это требует стратегического пересмотра научно- исследовательских приоритетов и перестройки отношений между военной и гражданской наукой и техникой.

Конечно, есть альтернативный способ получения ценных знаний — шпионаж и разведка, которая очевидным образом является центральным моментом любой войны знаний. Однако грядущая перестройка разведки столь фундаментальна, что требует более серьезного рассмотрения, чем то, что можно здесь привести (см. главу 17, “Будущее шпиона”).

Военное и коммерческое значение такой позитивной и негативной утечки мозгов будет расти с распространением по миру информации и ноу-хау. Как говорит влиятельный теоретик менеджмента Том Петерс: “Один из величайших секретов Силиконо-

215

вой долины - кража человеческого капитала из третьего мира. Многие уроженцы [долины] покидают ее. Но этоболее чем восполняется притоком индийцев и тайваньцев.

Таким образом, завтрашние стратеги военного знания вполне могут создать развитую и долговременную политику отсасывания нужных мозгов из намеченных стран и перевозки их к себе. И наоборот, создать планы препятствия или затруднения ухода ведущих ученых и инженеров к потенциальному противнику. Недавние попытки воспрепятствовать эмиграции русских ученых в Иран и Северную Корею - только последний раунд в игре, в которой намечаются огромные стратегические ставки.

Умные стратеги знания много внимания обратят на завтрашние “поставки знания”, как сегодня они следят за поставками оборудования.

Передовые армии, как промышленные компании, должны также хранить и обрабатывать информацию в огромных объемах. Это, как мы знаем, требует все больше инвестиций в информационные технологии, или ИТ.

В США большую работу проделали Дьюен Эндрюс и Пол Штрассман и преемники каждого из них в Пентагоне: Чарльз А. Хокинс-младший и Синтия Кендалл — люди, занятые рационализацией, модернизацией и усовершенствованием этих здоровенных систем. Хокинс,

216

инженер, вышел из военной разведки. Кендалл, помощник министра обороны по информационным системам, училась математике и исследованию операций. В министерство она пришла работать в 1970 году.

Компьютерные программы меняют баланс военных сил во всем мире. Сегодня системы оружия монтируются и доставляются на “платформах”, как называет это профессиональный жаргон. Платформой может быть и быть ракета, самолет, корабль и даже грузовик. И военные сейчас усваивают, что дешевая и простая платформа в руках бедных и малых стран может доставлять высокотехнологичную огневую мощь — если само оружие снабжено хорошим программным обеспечением. Глупая бомба может поднять себе Ай-Кью, добавив новых компонентов с хорошими программами.

В эпоху Второй волны шпионы особое внимание обращали на автоматические линии противника, потому что именно они изготовляли те машины, что нужны были для производства оружия. Теперь из “автоматических линий” важнее всего — те программные системы, которые используются для написания

217

программ, с помощью которых пишутся программы. И очень много в обработке данных и выделении из них полезной информации зависит от программ. Универсальность, гибкость и недоступность для взлома программной базы вооруженных сил — вот что играет критическую роль.

Политика разработки и использования информационных технологий в целом и программного обеспечения в частности — ключевые пункты стратегии знания.

Знания, даже если они приобретены и обработаны должным образом, бесполезны, если их нет у кого надо и когда надо. Следовательно, военным нужны различные способы распределения этих знаний.

“Наши службы, — говорит генерал-лейтенант Джеймс С. Кессити, — за девяносто дней больше закинули связей около Залива, чем за сорок лет во всей Европе”. Связи — жаргонное слово, означающее сети, а вид этих сетей и правила допуска к ним — предмет заботы на высшем стратегическом уровне.

Например, осуществляются амбициозные планы создать спаянную глобальную сеть военной связи, выходящую за рамки вооруженных сил США, - модульную систему, которой смогут пользоваться армии многих стран одновременно. Все больше и больше предприятий интересуются работой в глобальном масштабе, образуют консорциумы и объединяют собственные сети и системы связи с системами корпораций-союзников; так же ведут себя и военные — только в большем масштабе. Проблема с этими союзами — что военными, что коммерческими — в том, что координировать их невероятно трудно.

218

Даже среди стран НАТО в Европе после сорока лет сотрудничества полевые системы управления боем не могут обмениваться тактической информацией из-за несовместимости. НАТО определила общие стандарты, но ни британская система “Птармиган”, ни французская РИТА этим стандартам не удовлетворяют. А в других местах “проблема Вавилонской башни” еще серьезнее. После вторжения в Кувейт понадобился не один месяц на объединение военных систем Саудовской Аравии, Катара, Омана, Бахрейна и Эмиратов с американскими системами.

Провидимая новая сеть предназначена для устранения именно этих проблем, чтобы совместные операции с союзниками проходили гладко. Как говорит Мэри Раскевейдж, заместитель главы Коммуникикационно- электронного командования армии США в Форт-Монмаунте, Нью-Джерси: “Мы пытаемся создать типовую архитектуру, учитывая все виды оборудования, которые есть у разных стран”.

Природа сетей связи предполагает зачастую неписаные стратегические допущения. В этом случае понятие общей глобальной сети, в которую может включиться каждая страна, четко отражает американское допущение, что в будущем Америка будет действовать вместе с союзниками, а не изображать мирового полицейского-одиночку.

Предполагаемая система заставляет вообразить будущее, отмеченное временными альянсами “включился в сеть — отключился от сети”, которые будут соответствовать изменчивости условий мира после холодной войны. И она должна упростить будущие операции ООН.

Но не может не возникнуть вопрос: если США разрабатывают основы этой системы, не получит ли Америка возможность читать все, что будет через эту сеть

219

проходить? (На это возражают, что не обязательно, поскольку другие страны могут пользоваться собственными “шифрами”, раз известна кодировка. Но сильные подозрения остаются.)

Стюарт Слейд, лондонский специалист по информации, военный аналитик компании “Форкаст интернейшнл”, указывает на другие и более глубокие политические последствия новой системы командования, контроля и связи. Не каждая армия мира имеет культурные или политические (не говоря о технических) возможности ее использовать. “Эти системы, — поясняет он, - зависят от одной вещи: способности обмениваться информацией, передавать данные и способствовать свободному потоку информации по сети, чтобы люди имели возможность собирать тактическую картину и сводить свою информацию воедино. То есть фактически получается “политически корректная” система оружия.

“Страны, где замораживают поток информации, идей и данных, по определению не будут способны использовать такие системы... Иракская система — древовидная, и в корне ее — Саддам Хусейн. Разрыв такой системы в любой точке ведет к катастрофе, особенно если командир дивизии, отрезанный от корня, знает, что наградой за инициативу ему будет пуля в затылок”.

Поскольку современные системы дают своим пользователям возможность общаться на всех уровнях иерархии, то получается, что капитаны могут говорить с капитанами, полковники - с полковниками, не посылая сперва свои тексты к вершинам пирамиды. А это именно то, чего не захотят президенты и премьеры тоталитарных стран.

“И немало стран, — полагает Слейд, включая в это число Китай, — которые сочтут подобную систе-

220

му политически опасной. Есть такие страны, например, в Африке, — считает он, — где если позволить двум батальонным командирам общаться друг с другом без присмотра, то через полгода один из них станет президентом, а другой — министром обороны.

Вот почему, утверждает Слейд, новые сети связи на руку демократическим странам.

Системы связи, хотя их значение огромно, все же только часть системы распределения знаний вооруженных сил. В Третьей волне военным придется делать серьезный упор на обучение и образование на всех уровнях, и системы обеспечения нужного тренинга нужным людям тоже входят в процесс распределения знаний.

Здесь, как и в бизнесе, подготовка и переподготовка стали постоянным процессом для всех военных профессий. Учебные организации возникают, распихивая друг друга, в самых различных отраслях военного дела и повсюду внедряются передовые технологии для ускорения процесса обучения. И все большую роль начинают играть компьютерные тренажеры. Например, все заснятые на видео передвижения танков сторон во время войны в Заливе заложили в компьютеры, и танкисты получили возможность снов и снова повторять эти битвы при имитации различных условий. Можно представить себе день, когда компьютерные технологии обучения станут настолько ценными, что армии будут красть их друг у друга. Генералы третьей волны понимают, что та армия, которая лучше тренируется, быстрее обучается и больше знает, имеет преимущество, компенсирующее многие нехватки. Знание — замена других ресурсов.

221

Точно так же умные генералы отлично знают, что войны можно проигрывать не только на поле битвы, но и на экранах мирового телевидения.

Можно распространять и ложную информацию, дезинформацию, правду (когда она выгодна), пропаганду – знание вместе с антизнанием.

Пропаганда и СМИ, разумеется, играют настолько взрывную в политическом смысле роль в войнах двадцать первого столетия, что мы им посвятим позже отдельную главу (см. главу 18 “Подкрутка”). Поэтому политика в отношении СМИ, наряду с политикой в области связи и образования, вместе составят главные распределительные компоненты в стратегии знания.

И все же ни одна стратегия знания не будет полна без последнего, четвертого компонента — защиты собственных знаний от атак противника. Меч знания — обоюдоострый. Его можно использовать в нападении. Он может уничтожить противника раньше, чем тот соберется выступить, но может и отрезать руку, которая его (этот меч) держит. А рука, которая в наши дни держит его лучше всех, — американская.

Ни одна страна мира не уязвима в этом смысле сильнее. И ни одной стране нет столько чего терять.

Острие выковано Нейлом Мунро, дублинцем тридцати одного года с едва заметным ирландским акцентом, который переселился в Америку в 1984 году с дипломом по военным наукам под мышкой. Сегодня он — один из самых информированных экспертов в возникающем информационно-военном мышлении, от его корней в электронной военной промышленности и до последних начинаний Пентагона.

222

Автор книги “Быстрые и мертвые, главной книги об электронном бое, он — штатный автор Дефенз ньюз”, влиятельного еженедельника среди своих читателей 1315 американских генералов и адмиралов — не считая 2419 высших офицеров армий и флотов всего мира. Журнал читают также высшие руководители военных предприятий, политики, министры, и даже, как он утверждает, некоторые главы государств. Короче, когда Мунро пишет о последних событиях и идеях в доктрине информационной войны, в программном обеспечении или разведке, его статьи ложатся на стол тем, кто принимает решения.

Он брызжет адреналином на журнальных страницах, захлебывается словами, говоря об информационной войне, усыпает свои комментарии цукатами эрудиции из военной истории. Он отражает интеллектуальную энергию, окутывающую основные строительные блоки, ведущие к окончательной цели стратегии знания. Но он транслирует и постоянное опасение, которое слышится в кругах людей, связанных с информационной войной.

Причина этой непрочности в том, что знание как ресурс сильно отличается от прочих. Оно неистощимо. И его могут применять обе стороны одновременно. И оно нелинейно — то есть малые причины могут вызы-

223

вать непропорциональные последствия. Крошечный кусочек информации может дать колоссальное стратегическое или тактическое преимущество. Нехватка этого кусочка может привести к катастрофе.

В эйфории после военной победы в Заливе американцы сосредоточили внимание на способах, как военным силам США “ослепить” Саддама Хусейна, разбив его средства информации и связи. С тех же пор в военных кругах растет беспокойство, доходящее до тревоги, насчет способов, которыми противник мог бы ослепить США.

Девятнадцатого января 1991 года при налете союзников на Багдад флот США использовал крылатые ракеты “Томагавк” для доставки оружия, которое журнал “Дефенз ньюз” назвал “новым классом совершенно секретных, неядерных электромагнитных боеголовок”, чтобы вывести из строя или уничтожить иракские системы связи. Такое оружие не причиняет явных физических повреждений, но “поджаривает” компоненты радаров, электронных сетей и компьютеров.

Двадцать шестого февраля 1993 года самодельная бомба взорвалась в башнях Торгового центра в Манхэттене, убив шестерых и ранив около тысячи человек, прервав деятельность сотен предприятий и фирм, расположенных близко к финансовому центру Нью-Йорка.

Представьте себе, что могло бы произойти, если бы кто-то из физиков-атомщиков Саддама создал бы для него самодельную электромагнитную боеголовку и ее во время конфликта доставили бы в те же башни или в район Уолл-стрит. Возникший финансовый хаос — в сетях банков, на биржах, сетях кредитных карт, теле-

224

фонных линиях и линиях передачи данных, разрушенных или выведенных из строя, — отдался бы шоком по всему миру. И даже не нужно такое тонкое оружие для достижения подобного эффекта, достаточно доставить примитивные устройства в незащищенные “узлы знания”, и в системах без достаточной устойчивости, механизмов восстановления после сбоев и резервных копий случился бы такой же хаос.

Консультант по связи “Интер-Пакта” Винн Шварцтау говорит: “Имея 100 миллионов компьютеров, запутанной сетью соединяющих нас друг с другом через ряды невообразимо сложных наземных и спутниковых систем связи... правительственные и коммерческие компьютерные системы защищены настолько плохо, что фактически они беззащитны. Нас ждет электро Пирл-Харбор”.

Доклад “Дженерал Эккаунтинг Офиса” (ГАО) США Конгрессу поднимает аналогичную тревогу. ГАО беспокоится, что “Федвайр”, сеть для электронных переводов средств, обработавшая в одном только 1998 году переводов на 253 триллиона долларов, страдает слабостью защиты и нуждается в “коренном усилении систем безопасности”. Пол Штрассман, человек, не склонный к громким словам и еще меньше — к сенсационным заявлениям, предупреждает о “бригадах инфотеррористов”.

Консалтинговая фирма “Буз Алленэнд Гамильтон” провела изучение сетей связи в Нью-Йорке и обнаружила, что главные финансовые институты работают без каких бы то ни было резервных систем связи. У их аналогов в Париже, Франкфурте или Токио дело обстоит вряд ли лучше — судя по докладу, даже хуже.

225

дом регионе с указанием заняться защитой электронных сетей и компьютеров. Уязвимы не только радары и системы оружия, как мы раньше видели, но и такие объекты, как компьютерные базы данных, содержащие мобилизационные планы или списки размещения скла-дов запчастей. Как в то время сказал Дьюен Эндрюс: “Наша защита информации отвратительна, секретность операций - отвратительна, защищенность сетей связи – омерзительна”. Будто чтобы подчеркнуть эти слова, в июне 1993 года электронный хакер перехватил телефонные звонки, направленные главам государств от госсекретаря США Уоррена Кристофера. Звонки предупреждали о ракетном ударе США по зданиям иракской разведки в Багдаде.

В СМИ столько было историй о том, как хакеры незаконно проникают в компьютеры корпораций и правительств, что вряд ли имеет смысл говорить об этом еще раз. Но все равно в этом вопросе есть недопонимание: кроме хакеров, размазанных по стенке за взлом или уничтожение компьютерных систем, есть другие (возможно, большинство), которые тщательно стараются не повреждать информацию. Те, кто наносят вред, в среде хакеров называются “крэкерами”.

Но, как ни называй, а индуистский фанатик в Хайдарабаде, или мусульманский фанатик в Мадрасе, или сумасшедший студент в Денвере могут нанести колоссальный вред людям, странам и (затратив определенный труд) даже армиям на расстоянии в 10 000 миль. В докладе Национального исследовательского совета “Кризис компьютеров” говорится: “Завтрашние террористы куда больше смогут разрушить клавиатурой, чем бомбой”.

Много писалось и о компьютерных вирусах, которые могут уничтожать данные или красть что секреты, что наличность. Они могут подкладывать ложные со-

226

общения, менять записи и заниматься шпионажем, выискивая данные и передавая их противнику. Добившись доступа к нужной сети, они могут – хотя бы в теории — приводить в готовность, выводить из готовности и перенацеливать системы оружия.

Самые первые вирусы запускались в общедоступные сети и распространялись без разбора с машины на машину. Сейчас специалисты и обозреватели тревожатся о так называемых “крылатых вирусах” (по аналогии с крылатыми ракетами) — разумном оружии, которое наводится на конкретную цель. Назначение такого вируса — не распространяться повсюду, а вылавливать конкретные пароли, красть конкретную информацию или уничтожать конкретные жесткие диски. Это действительно программный эквивалент “умной” крылатой ракеты.

Вирус, попав в сеть, где много компьютеров, может затаиться и прикинуться безобидным, ожидая, когда какой-нибудь ничего не подозревающий пользователь — вроде здорового бациллоносителя - обратится к намеченному компьютеру. Вот тут-то этот вирус цепляется к нему и перескакивает на намеченный компьютер, а там уже запускает свою разрушительную тельную боеголовку.

Ханс Моравец в “Детях разума” описывает оборонительное оружие, которое он называет “антивирус”. Антивирус расходится по сети как антитело в иммунной системе, выискивая и убивая вирусы. Но, замечает автор, “вирус-дичь может чуть изменить свой внешний облик, и данный конкретный хищник его уже не узнает”. И даже это еще не исчерпывает всех возможностей.

Существует теперь программа, которая в принципе может не только быть внедрена в сеть для размножения себя самой на тысячи компьютеров или менять

227

Да, передовые демократии Третьей волны более децентрализованы, и в них есть больше резервных систем, чем было раньше, а потому они социально и экономически невероятно устойчивы. Но есть и недостатки, уравновешивающие это достоинство. Например, чем выше технология изготовления компьютера и степень его миниатюризации, тем меньшая нужна энергия электромагнитного поля, чтобы парализовать его работу. Более того, в странах Третьей волны выше открытость, рабочая сила более мобильна, политические и общественные системы более либеральны, а самодовольство намного выше, чем у тех стран и групп, которые желают им зла. Хотя бы поэтому любая чего-то стоящая военная стратегия знания должна учитывать подобные вопросы безопасности наряду с вопросами о приобретении, обработке и распространении знаний.

В итоге общая информационная стратегия армии должна будет обеспечивать четыре ключевые функции: сбор, обработку, распространение — и защиту. Все они на самом деле взаимосвязаны. Защита распространяется на все остальные функции. Системы обработки информации все эти функции должны учитывать. Связь неотделима от компьютеров. Защита военных систем знаний требует приобретения контрразведывательных сведений. И как все это объединять, еще долгое время будет предметом забот стратегов знания.

За этими рамками — и за рамками данной книги — остается еще более масштабный факт жизни: каждая

228

из этих четырех функций военной стратегии знаний имеет точный аналог в гражданских системах. В конечном счете военная сила Третьей волны основана на силе гражданского порядка, которому она служит, а тот все сильнее зависит, в свою очередь от стратегии знаний, принятой в его обществе.

К добру или к худу, а это значит что военные и штатские информационно повязаны друг с другом. Насколько хорошо гражданский мир — предприятия, правительственные органы, некоммерческие организации — приобретает, обрабатывает, распространяет, защищает свои знания, настолько же хорошо (или плохо) делают это военные.

Постоянное улучшение и защита этого незримого преимущества — необходимые условия выживания стран Третьей волны в рассеченной натрое глобальной системе двадцать первого века.

И потому мы уже сейчас видим прогресс военной мысли, вышедшей за рамки прежних концепций электронной войны, за сегодняшние дефиниции “войны командования и управления” и даже за более глобальные рамки понятия “информационной войны”.

В грядущие десятилетия лучшие из военных умов будут заняты задачей дальнейшего определения необходимых компонентов “войны знаний”, исследованием их сложных взаимоотношений и построением “модели знаний”, дающей стратегические возможности. Это то чрево, из которого должна родиться полная военная “стратегия знаний”.

Потому что разработка стратегии знаний – это следующая ступень в развитии вида войн Третьей волны - которому, как мы увидим, соответствует завтрашний вид мира.

Но, чтобы прийти к соответствующей стратегии знаний, каждой стране или военной машине придется ре-

229

шить свои собственные, свойственные только ей проблемы. Для США, наиболее развитой военной машины в мире, это будет радикальная перестройка некоторых из самых важных и глубоко окопавшихся организаций “национальной безопасности”, оставшихся от эпохи Второй волны.

Олег Калугин был главным советским шпионом в Вашингтоне в самые горячие годы холодной войны. Когда-то давно он “вел” Джона Энтони Уокера, американского морского офицера, который продал тайные коды США; сидел на Шестнадцатой улице в советском посольстве, читая документы, украденные из сверхсекретного Агентства национальной безопасности. Позже он навещал Кима Филби, одного из супершпионов века. Сейчас Калугин, когда-то самый молодой генерал КГБ, появляется на Си-эн-эн, встречается с высшими должностными лицами ЦРУ и ФБР и вспоминает, осмысливая, свою карьеру.

230

Несколько часов подряд мы обсуждаем возможность (кажущуюся Калугину маловероятной), что некоторые советские шпионы и сети в различных сменят приверженность и будут работать на другие страны. Он дает нам свою личную оценку попытки переворота, которая привела к свержению Горбачева, и излагает свои надежды на мирное будущее.

Калугин красноречиво критикует разведку в том виде, в котором она велась во времена холодной войны. И еще более критичен к тому, что видит сегодня – особенно к решению Российского правительства создать “Академию государственной безопасности”, где новое поколение будет обучаться “тем же старым подходам и тем же дисциплинам”, что и в дни КГБ. Некоторые его бывшие коллеги возмущены его публичной критикой шпионского ведомства, которому он когда-то служил. Но Калугин - живой символ тех примечательных перемен, что затронули дело шпионажа во всем мире.

Среди институтов “национальной безопасности” ни один так не нуждается в глубокой реструктуризации и реконцептуализации, как внешняя разведка. Разведка, как мы уже знаем, есть существенный компонент любой военной стратегии знания. Но Третья волна формирует новый облик войны, и разведка либо тоже должна принять соответствующий Третьей волне вид, отражающий новую роль информации, связи и знания в обществе, либо стать дорогим, ненужным и опасным заблуждением.

Вашингтон гудит голосами, требующими сокращения или вообще полного уничтожения шпионских ведомств Америки. Но, как и вообще с затратами на оборону, большинство требований по поводу радикальных

231

сокращений - это результат мимолетной политической конъюнктуры, а не какой-либо глобальной стратегии или реконцептуализации разведки как таковой.

Такая небрежная уверенность кажется несколько неуместной, если учесть, что бывшая советская военная машина все еще распоряжается тысячами как стратегических, так и тактических ядерных ракет, страна остается потенциально взрывоопасной, а сорвавшиеся с цепи представители прежней военщины могут сыграть революционную роль в определении будущего. Добровольная глухота вряд ли разумна в мире, где ракеты и боеголовки расползаются достаточно быстро. Если говорить о потенциале для создания глобальной нестабильности, то Иран — не единственная страна, которая “требует наблюдения”. Да и “остальной мир” не “вполне под контролем”, как ясно из страниц той же “Таймс”.

Еще с семидесятых годов было общепризнано, что Ким Ир Сен, коммунистический диктатор Северной Кореи, готовит своего сына Ким Чен Ира к наследованию своего поста. Но об этом сыне не было известно почти ничего, кроме того, что он любит импортные машины и шведских проституток. В марте 1993 года “Таймс” сообщила, что “ЦРУ, очевидно, только недавно обнаружило, что у него двое детей — для правительств с династической традицией факт весьма важный”. Когда у за-

232

падной разведки столько времени уходит на обнаружение столь важного политического факта — это не свидетельствует о “полном контроле”.

В США внешняя разведка была предприятием с 30-миллиардным годовым бюджетом. Основные ее учреждения: Центральное разведывательное управление, Оборонное разведывательное управление, Агентство национальной безопасности и Национальная служба разведки были типичными организациями эпохи Второй волны: громоздкими, забюрократизированными и в высшей степени секретными. Советская разведка - КГБ и ее военный аналог — ГРУ — в еще большей степени.

Подобные организации в разведке сегодня устарели не меньше, чем в экономике. В точности как “Дженерал моторз” или ИБМ, главные разведки мира преодолевают сегодня кризис идентичности, отчаянно стараясь понять, где они ошиблись и чем же они все-таки занимаются. Подобно корпоративным динозаврам, разведки вынуждены задаться вопросом о своей цели – и о своем рынке.

К счастью, как и в теории менеджмента быстро меняющегося делового мира, новое поколение радикальных критиков намерено не уничтожать разведку, но переформулировать ее в терминах Третьей волны.

Само понятие “национальная безопасность”, которой подобные учреждения должны служить, расширяется, охватывая не только военную область, но экономику, дипломатию и даже экологию. Бывший член Совета национальной безопасности США Джон Л. Петерсон утверждает, что для предупреждения беды до того, как она разразится, США должны направить свою

233

разведку и военную мощь на решение таких мировых проблем, как стихийные бедствия и загрязнение среды, из-за которых отчаявшееся население может броситься в кровавый конфликт. Это потребует разведки более сильной, а не более слабой, но разведки иного типа. И опять-таки здесь поражают параллели с бизнесом. Таким образом, говорит Петерсон, “по мере расширения и сдвига рынков безопасности для покрытия новых сегментов потребуются новые “продукты”.

Говоря точно как специалист по маркетингу, Эндрю Шеппард, ведущий аналитик и один из руководителей ЦРУ, призывает работников разведки сделать выдачу продукта менее массовой: “Чтобы подогнать разведработу под интересы конкретного потребителя, мы должны иметь возможность каждому из основных клиентов показывать различные презентации. А окончательную сборку и доставку разведработы клиенту мы видим как “пункт продажи”.

Повторяя новое мышление индустриального менеджмента Третьей волны, другие передовые мыслители разведки говорят о том, что следует “прислушиваться к покупателям”, исключать “среднее звено управления”, вести децентрализацию, снижение затрат и дебюрократизацию.

Анджело Кодвилла из Гуверовского института в Беркли полагает, что “каждое подразделение правительства должно собирать и анализировать те секреты, которые ему нужны”. Роль ЦРУ, утверждает он, должна быть сведена к роли клиринг-хауза. Кодвилла призывает США уволить тысячи шпионов и агентов, живущих под крышами посольств и притворяющихся дипломатами, которые собирают информацию, вполне доступную любому информированному бизнесмену, журналисту или военному разведчику. Десять процентов шпионов, работающих под крышей дипломатов, от

234

которых есть польза, раскидать по конкретным министерствам, например, обороны или финансов.

Существенно больше следует использовать сотрудников-информаторов, работающих в деловых и профессиональных кругах изучаемых стран. Если нужны будут операции под прикрытием — то есть такие, где участие может быть опровергнуто, — их должны проводить военные или иные ведомства, но не разведка.

Более того, Кодвилла утверждает, что технические средства сбора разведданных, в том числе некоторые спутниковые системы, работают без разбора, как “электронные пылесосы”, собирая вместе с зерном слишком много половы. Они, как и военное оружие, должны быть сделаны высокоточными.

Как утверждают Брюс Д. Берковиц, бывший аналитик ЦРУ, и Аллан Е. Гудмен, бывший координатор президентских брифингов этого ведомства: “Может оказаться, что разведка должна обнаруживать не реактив-

235

ный самолет, имеющий знакомые визуальные, инфракрасные и телеметрические сигналы... а старый маленький самолетик, перевозящий наркотики”. Находить не движущуюся танковую колонну, а крошечный отряд партизан. И анализировать не советские предложения о контроле над вооружениями, а отношение той или иной страны к терроризму.

Борьба с терроризмом требует, в частности, крайне детализированной информации и новых, компьютеризированных методов ее добывания. Правдиво звучат лова графа де Маранша, бывшего главы французской разведки “Высокоточная персональная разведка может оказаться важнее высокоточного оружия”.

Смысл ясен. “Когда автомобили, телефоны или места что-то объединяет в группу, необходимо спросить: “А зачем здесь этот узел?” и еще: “А кто за ним стоит?” Утверждается, что эта программа под названием NETMAP может обнаруживать даже группы “в стадии возникновения”.

Предполагается, что, сочетая такие данные с информацией, взятых с банковских счетов, кредитных карт, подписных листов и из других источников, мож-

236

но распечатать список групп — или лиц, похожих по поведению на террористов. (На презентации не упоминалась менее благородная возможность: что та же программа поможет правительствам выявлять политических диссидентов, не приверженных к насилию, — скажем, представителей нетрадиционных религий, — или вполне легитимные группы борцов за гражданские права.)

На той же конференции Марк Р. Холли и Деннис Мерфи из “Аналитик сайенс корпорейшн” (TASC) предложили программный комплекс, помогающий отслеживать мировую торговлю оружием. Эта система, как предлагают они, будет собирать данные о покупателях, продавцах, товаре, датах и количествах. Но в эпоху, когда все более существенными в военном деле становятся нематериальные ценности, не менее важным может оказаться отслеживание “факторов знания”, таких как религиозные взгляды войск противника, их культурные корни, уровень образования и подготовки, источники информации, передачи, которые смотрят солдаты вне службы, и другие элементы, относящиеся к силе знания. Короче, знать “местность знания” может быть столь же важным для армий Третьей волны, как было когда-то важно знать географию и топографию поля битвы.

Необходимость широкой и автоматизированной спутниковой сети для слежения за советскими разработками в области ядерного и ракетного оружия задвинула на задний план сбор информации от источников-людей. А это значит, что фокус внимания переместился на возможности противника, а не на его намерения.

237

Конечно, иногда создание и развертывание этих самых “возможностей” - то есть танков, самолетов, дивизий и других материальных элементов — может дать представление о намерениях другой стороны. Но самые лучшие спутники не увидят, что на уме у террориста. И не обязательно они обнаружат намерения Саддама Хуссейна. Спутники и прочие средства технического наблюдения сказали Соединенным Штатам, что Саддам накапливает войска на границе с Кувейтом. Но США, лишенные шпионов во внутренних кругах Багдада – от всех предупреждений отмахнулись и решили, что все эти передвижения войск — блеф. Один агент в ближнем круге Саддама мог бы пролить свет на его намерения - и переменить историю.

Парадоксально, но переход к разведывательным системам Третьей волны означает резкий поворот к шпионам-людям - единственной разведке, которая была в мире Первой волны. Только теперь шпионы Первой волны вооружены изощренной технологией Третей.

238

В результате упор стал делаться на количество, а не на качество — с аналогичной проблемой столкнулись “Дженерал моторз” и многие другие корпорации, стараясь выжить в глобальной конкуренции. Из-за избыточного разделения информации на отсеки, даже высококачественный аналитический “продукт” иногда не доходил до нужного человека вовремя. Старая система не обеспечивала своевременной доставки разведданных тем, кому они более всего нужны.

По всем этим причинам продукт разведки теряет свою ценность в глазах “потребителей”, и не удивительно, что многие пользователи, от президента США и ниже, просто не обращают внимания на секретные докладные, штабелями ложащиеся к ним на стол и на конфиденциальные сведения, которые к ним приходят. И конечно, само понятие секретности напрашивается на пересмотр.

Как говорит один высокопоставленный чиновник министерства обороны: “Культ секретности невероятно силен — и сама секретность становится лакмусовой бумажкой для проверки мыслей”. Если информация не секретна — она не важна или не верна.

239

уровней истинной секретности. Выше “Совсекретного” находятся “Важные закрытые разведданные” (Sensitive Compartment Intelligence - SCI), к которым имеет доступ еще меньше людей. И лишь взобравшись на эту вершину, достигнем мы информации, которая может распределяться только по так называемым спискам BIGOT - среди людей, знающих специальные кодовые слова.

Но чтобы система не казалась слишком простой, ее уснастили квалификаторами вроде “NOFORN”, что означает: не раскрывать иностранцам, или “NOCNTRACT”, то есть не раскрывать подрядчикам, или “WININTEL”, то есть “Внимание! Использованы разведывательные источники или методы”. А есть еще и “ORCON” — “Дальнейшее распространение контролирует составитель документа”.

Так вот, эта головокружительная и дорогая постройка оказалась в осаде недругов. Когда секретность увеличивает военную силу, а когда она на самом деле ослабляет безопасность? Как сказал Дж. А. Кейворт-второй, советник бывшего президента Рейгана по науке: “Цена защиты информации так высока, что закрытость становится обузой”. Это скептическое отношение к секретности — прямой результат перемен, принесенных Третьей волной, и порожденной ими конкуренцией.

240

десятков и сотен других средств обработки и распространения информации создали реки данных, информации и знаний, сливающихся в огромный и постоянно прибывающий океан образов, символов, статистики, слов, звуков. Меняя сравнение, можно казать, что от Третьей волны сдетонировал “Большой взрыв” информации — и породил вселенную знания, расширяющуюся бесконечно.

И рядом с лавкой шпионажа тут же открылась конкурирующая контора, продающая информацию быстрее и дешевле, чем шпионские фабрики Второй волны. Конечно, она не может дать все, что нужно правительству или его военному ведомству, но может дать многое.

Этот информационный взрыв означает, что все больше и больше того, что нужно знать лицам, принимающим решения, можно найти в “открытых” источниках. И даже приличный кусок военных разведданных можно купить в этой соседней лавочке. Не видеть этого и работать только с закрытыми источниками - не только расточительно, но и просто глупо.

Мало кто продумывал эти вопросы так глубоко и творчески, как пронзительного ума человек, бывший эксперт морской пехоты и разведки сорока одного года от роду по имени Роберт Д. Стил. В 1976 году в университете Лехай Стил написал свою магистерскую диссертацию о “предсказании революции”. Скоро он получил возможность “из первых рук” убедиться, что вообще значит эта революция. Высокий и коренастый, с гулким голосом, Стил, как считается, служил дипломатом в посольстве США в Сальвадоре во время гражданской войны, хотя его дальнейшая карьера наводит на мысль о том, что он в этой стране занимался разведкой. Он вернулся в Вашингтон, сменил поприще и стал руководителем группы, занимавшейся вопросом

241

применения информационных технологий во внешнеполитических вопросах.

Параллельно он получил диплом Военно-морского колледжа, прошел программу Гарвардского университета для руководителей (политика разведки) и стал представителем корпуса морской пехоты в комитете по приоритетам внешней разведки и в других органах военной разведки. Последняя его должность — старший гражданский представитель в разведке корпуса морской пехоты. Он занимался компьютерами, искусственным интеллектом и более широкими вопросами стратегии знаний.

Стил не согласен с заявлением обозревателя “Таймс” насчет того, что мир “вполне под контролем” разведки США. Он утверждает, в частности, что в США наблюдается острая нехватка хороших лингвистов, специалистов по регионам с опытом работы на месте, и еще более острая нехватка “местных” агентов-шпионов в критически важных регионах мира. А еще, говорит он, у американцев не хватает терпения растить такие кадры.

Высказываясь подобно новому поколению высших руководителей американского бизнеса, он жалуется на организационную близорукость. Разведка США, говорит он, обычно слишком много внимания уделяет немедленной окупаемости и слишком мало — взращиванию долговременных тайных внешних активов.

Стил серьезно относится к новым угрозам, возникающим в современном мире. Он считает, что Соединенные Штаты безнадежно плохо снаряжены для той реальности, в которой по планете бродят воины идеологий, религий и культур, в которой компьютерные “крэкеры” могут возникнуть в таких странах, как Колумбия или Иран, и поставить свои таланты на службу бандитам или Фанатикам.

242

Так что Стил не хочет закрывать американскую разведку. Он не хочет даже сокращать этого разбухшего динозавра до размеров мини-динозавра. На самом деле он призывает к глубокой реструктуризации, и то, что получится, может быть малым или меньшим, но вообще не похожим на динозавра.

Третья часть существующей разведдеятельнсти - анализ — будет децентрализована. Вместо гигантского скопища аналитиков, работающих в центральном ведомстве, можно будет иметь куда меньшие группы, распределенные по министерствам — торговли, финансов, иностранных дел (госдепартамент) и сельского хозяйства, как предлагают Шепард, Кодвнлла и другие. Анализ будет соответствовать нуждам пользователя.

Но не это все находится в центре одинокой битвы Стила. Он метит своим гарпуном в куда более крупного кита — левиафана секретности. Может быть, Стил - самый сильный враг секретности в Вашингтоне.

“Конечно, если группа террористов завладела биотоксином, который может вызвать катастрофу, а вы внедрили в эту группу агента, секрет его личности должен быть сохранен. Да, есть необходимые секреты. Но скрытая стоимость секретов настолько огромна, что зачастую сильно перевешивает их выгоду”, - рассуждает Стил.

243

Например, армии любят скрывать свои “недостатки”, чтобы противник не мог ударить по слабостям. Но та же секретность. которая мешает противнику, не дает доступа к информации тем самым людям, которые могли бы эти недостатки восполнить, и слабость вскрывается позже, чем надо, если вообще вскрывается. Поскольку в интересах секретности информация “делится на отсеки”, разные группы в одном и том же ведомстве ищут разные решения одинаковых проблем, и создаваемую ими информацию труднее синтезировать, разбирать и использовать. И хуже того: как говорит Стил, аналитики отрезаны от внешнего мира и живут в “виртуальной нереальности”, как он это называет.

Стил настолько проникся важностью открытых разведывательных источников, что уговорил начальство корпуса морской пехоты разрешить ему за счет лично-

244

го времени и личных средств провести первый, как выяснилось позже, Симпозиум по открытым источникам — конференцию в Виргинии в ноябре 1992 года. Ирония игры аббревиатур (OSS — и , Open Source Symposium, и Office of Strategic Services, предшественник ЦРУ) не ускользнула от слушателей и выступавших, среди которых был и начальник штаба Оборонного разведывательного управления, бывший советник президента по науке, заместитель директора ЦРУ и неожиданная смесь народа из информационной индустрии, а также члены или наблюдатели сообщества компьютерных хакеров. Был также и Джон Перри Барлоу, текстовик “Grateful Dead”, и Говард Рейнгольд, автор “Виртуальной реальности и виртуальной общественности”.

Вряд ли кто-нибудь, не столь приверженный концепции открытых источников, не столь напористый и опрометчивый или не столь связанный условностями разведывательного сообщества, мог бы устроить подобное мероприятие. Но Стилом движет прозрение, выходящее далеко за рамки ближайшего будущего.

“Вообразите, — выкрикивал он на первом симпозиуме, — разветвленную сеть гражданских аналитиков, конкурирующих разведывательных аналитиков в частном секторе и правительственных разведывательных аналитиков, каждый имеет возможность общаться с каждым, обмениваться незакрытыми файлами, быстро организовывать компьютерные доски объявлений на основе общих интересов, оперативно собирать мнения, догадки и мультимедийные данные, которые становятся с каждым днем важнее, и все это тут же распределять без ограничений. Вот к чему, я считаю, мы должны стремиться”.

245

Он хочет, чтобы разведка могла собирать все “распределенные” знания, которые есть в обществе.

Но и это еще не края провидимой им картины. Стил хочет большего. Он предлагает “связать разведку страны с конкурентоспособностью страны... сделать разведку вершиной инфраструктуры знаний”. Он считает, что разведка не только должна черпать из общедоступных источников, но и сама почти полностью стать открытой. Он говорит об использовании разведки для распространения полезной информации “от детского сада до Белого дома”.

Он видит разведку “частью континуума, или большего строения в масштабе страны, куда должны входить также официальные процессы образования, неофициальные культурные ценности, структурированная архитектура информационных технологий, неформальные общественные и профессиональные сети обмена информацией, политическая система”. Короче, он видит в разведке не “плаще-кинжальный” источник информации, исподтишка втираемой высшим чиновникам, но организацию, вносящую живой вклад в систему знаний общества как целого.

Эта картина восхищает многих — и у многих же вызывает холодок в спине. В ней есть дыры и провалы, куда критики могут ткнуть пальцем сразу же. Непосредственные манеры Стила могут отталкивать от него людей. А мечта его, как любая другая мечта, вряд ли будет когда-нибудь воплощена полностью. Но она ставит для разведки куда более широкие рамки, чем даже обсуждались когда-либо. Его кампания — одна из многих, направленных на адаптацию разведки к реалиям Третьей волны.

Говорить о войне и борьбе за мир в будущем, не думая о роли разведки и не видя, как она встраивается в концепцию войны знаний, — это упражнение в бес-

246

полезной работе. Реструктуризация и реконцептуализация разведки — и военной разведки в частности - это шаг к формулировке стратегии знаний, необходимых как чтобы вести, так и предотвращать войны завтрашнего дня.

Если как следует подумать о войне будущего, то выясняется, что главные битвы завтрашнего дня развернутся на страницах и экранах.

США не могут создать всеобъемлющую стратегию знания, пока не наведут порядок в доме разведки, но еще большую проблему представляют в этом СМИ. Нейл Мунро из “Дефенс ньюз” считает вообще, что военная машина США налетит на “кирпичную стену”, потому что власть министерства обороны по вмешательству в работу СМИ ограничена. Конституция Америки, как ее культура и ее политика, ограничивают цензуру, а “пропаганда” вообще для американцев слово ругательное.

Так что военные знают, что правильная регулировка” новостей войны бывает не менее важна, чем уничтожение танков противника, но никто не любит “регуляторов” в погонах. И меньше всех — американская пресса.

После войны в Заливе разгорелся ожесточенный спор между СМИ и Пентагоном насчет попыток военного ведомства управлять новостями и намеренными попытками не пускать репортеров на поле боя. Но, как бы горячи ни были эти баталии, температура может еще подняться в ближайшие годы. Разработчики стратегии знаний должны будут это учесть.

247

Чтобы понять, как действует “регулировка”, нам надо определить различные уровни, на которых идет игра военной пропаганды. На стратегическом, например, уровне искусная пропаганда может создавать или разрушать союзы.

В Первой мировой войне и Германия, и Британия старались привлечь Америку на свою сторону. Британские воины фронта знаний оказались куда искуснее и тоньше американских и не пропускали ни одного события, которое могло бы представить немцев как антиамериканцев. Когда немецкая подводная лодка потопила “Лузитанию - корабль, который, как мы теперь знаем, вполне мог вести боеприпасы англичанам, американское общественное мнение негодовало. Но настоящее негодование было устроено британцами годом позже.

Узнав, что некий немецкий художник отлил бронзовую медаль в прославление гибели этого корабля, британцы наштамповали копии медали, упаковали в коробочки и разослали сотням тысяч американцев вместе с пропагандистскими листовками. Кончилось, разумеется, тем, что Америка вступила в войну на стороне Британии, и немцы были обречены. Это решение, продиктованное финансовыми и другими интересами

248

Америки того времени, не может быть, конечно, записано полностью в заслугу британской пропаганде. Но эта пропаганда стратегического уровня помогла сделать это решение желанным для американцев.

Совсем недавно во время войны в Заливе президент Буш эффективно привлек на свою сторону ООН, и пропагандистски оформил всю кампанию так, что США действуют не в собственных интересах выполняют поручение ООН. Стратегической целью этой кампании была дипломатическая изоляция Ирака, и цель эта была достигнута.

Пропаганду можно вести на оперативном уровне или на уровне театра войны. Режим Саддама Хусейна был резко секулярным, а не исламским, но министерство информации Ирака постоянно разыгрывало исламскую карту, рисуя Ирак защитником веры, а Саудовскую Аравию, поддержанную Америкой, - предательницей религии.

И наконец, на тактическом уровне: военные психологи США сбросили 29 миллионов листовок, содержащих тридцать три разных сообщения, над иракскими войсками в Кувейте. Солдатам объясняли, как сдаваться в плен, обещали гуманное обращение, призывали бросать технику и предупреждали о грядущих атаках.

Умные регуляторы точно знают, какие цели они себе ставят: стратегические, оперативные или тактические, и действуют соответственно.

Все эти годы регуляторы в погонах использовали одни и те же шесть инструментов. Это как гаечные ключи, предназначенные для выкручивания мозгов.

249

Один из наиболее употребительных — обвинение в зверствах. Когда пятнадцатилетняя кувейтянка свидетельствовала перед Конгрессом, как иракские солдаты в Кувейте убивали недоношенных детей, а инкубаторы забирали в Ирак, у многих это затронуло струну в сердце. Миру не было сказано, что это дочь кувейтского посла в Вашингтоне, член монаршей семьи; не сказано было и то, что ее появление было срежиссировано пиаровской фирмой “Хилл и Ноултон” по поручению кувейтцев.

Конечно, пропаганда не обязана быть ложной. Широковещательные заявления о зверствах иракцев в Кувейте были подтверждены репортерами, прибывшими туда после изгнания иракских войск. Но истории о зверствах, истинных и ложных, — стержень военной пропаганды. Как пишет Тейлор в своей превосходной истории военной пропаганды “Боеприпасы разума”, пропагандисты союзников постоянно рисовали “образы раздувшегося прусского “людоеда”... деловито распинающего солдат, насилующего женщин, калечащего младенцев, оскверняющего и грабящего церкви”.

Через полстолетия важную роль играли истории о зверствах во вьетнамской войне. Сообщения и подробности о резне в деревушке Май-Лай, устроенной американскими солдатами, возмутили широкие слои американской общественности и разожгли антивоенную лихорадку. Рассказы о зверствах, истинных и ложных, витали в воздухе во время сербо-боснийского конфликта.

Второй общеупотребительный инструмент — гиперболизация, раздувание ставок, стоящих на кону в битве или войне. Солдатам и гражданским говорят, что под угрозой все, что им дорого. Президент Буш рисовал войну в Заливе как войну за новый и улучшенный мировой порядок. Не просто независимость Кувейта

250

была поставлена на карту, не защита нефтяных полей, не устранение потенциальной ядерной угрозы со стороны Саддама — судьба всей цивилизации, как утверждалось, решалась в этой войне. А Саддам воевал потому, что не хотел возвращать миллиарды долларов, одолженные у Кувейта в течение ирано-иракской войны. Нет, говорил он, дело идет обо всем будущем “арабской нации”.

Третий гаечный ключ в сумке военного регулятора — демонизация и (или) дегуманизация противника. Для Саддама, как и для его соседей-врагов иранцев, Америка была “Большой Сатана”, Буш - Дьявол в Белом доме”. А для Буша Саддам был “Гитлером”. Багдадское радио называло американских летчиков “крысами” и “хищными зверями”. Американский полковник так описывал воздушный налет: “Почти как если выключить свет на кухне: тараканы выползают из щелей, а мы их убиваем”.

Четвертый инструмент — поляризация. “Кто не с нами, тот против нас”.

251

И наконец, самый, быть может, мощный ключ из всех – это метапропаганда, то есть пропаганда, направленная на дискредитацию пропаганды противника. Представители Коалиции в Заливе постоянно и верно указывали, что Саддам Хусейн обладал тотальным контролем над иракской прессой, что иракскому народу не давали знать правду, что эфир Ирака был наполнен ложью. Метапропаганда тем, в частности, сильна, что не ставит под сомнение истинность того или иного сообщения, — она отрицает истинность всего, что исходит от врага. Ее цель - недоверие оптом, а не в розницу.

Что более всего поражает во всем списке способов военной пропаганды — это их выраженная принадлежность ко Второй волне. Все эти “ключи для “выкручивания мозгов” рассчитаны на использование средств массовой информации, чтобы пробуждать эмоции масс в массовом обществе.

Эти “классические” инструменты регулятора вполне могут действовать и дальше в войне между государствами, обладающими централизованными СМИ Второй волны. Их могут использовать и страны Третьей волны против стран Второй волны. Но в обществах Третьей волны революция СМИ переписывает все правила.

Начнем с того, что экономика стран Третьей волны создала колоссальное разнообразие каналов, по которым могут вливаться как информация, так и дезинформация. Сотовые телефоны, компьютеры, копировальные машины, факсы, видеокамеры, цифровые сети могут пропускать колоссальные объемы данных, голосов, графиков по множеству дублированных децентра-

252

лизованных каналов, до которых зачастую тянуться правительственным или военным цензорам.

В новых СМИ просматривается тенденция рассредоточения силы. Одна видеокассета, снятая любителем, об избиении чернокожего полицейскими в Лос-Анджелесе, повлекла за собой столько жертв и разрушений, сколько могла бы вызвать небольшая война. Видеокамеры все чаще используются для фиксации злоупотреблений властью, совершаемых органами местной власти и национальными правительствами. Материалы расходятся если не по телевидению, то на видеокассетах. Новые СМИ ослабляют централизованный контроль. Еще сильнее он будет ослаблен интерактивностью, которая позволит клиентам отвечать центральным властям. Ток-шоу на радио и телевизионные “магазины на диване” — лишь бледные предвестники этого процесса.

Телевизор будет заменен устройством (может быть, беспроводным), объединяющим компьютер, сканер, факс, телефон и настольный прибор для создания мультимедийных сообщений, и эти приборы будут объединены в сеть. Возможно, эти “телекомпьютеры” вместо

253

клавиатуры будут управляться устными командами на естественном языке.

Все это дает картину мира, где миллионам людей доступно создание голливудских спецэффектов, имитаций на основе виртуальной реальности и других мощных сообщений — чего не было в прошлом ни у правительств, ни у киностудий. Мир будет разделен, как и был, на доэлектронные общества настолько бедные, что даже телевизор там редкость, на общества с обычными телевещательными сетями, где телевизор есть почти у каждого, и сетевые сообщества, где телевизор останется в далеком прошлом.

Оглядываясь на войну в Заливе, первую, где решительно были применены элементы военного дела Третьей волны, мы видим, что в некотором смысле не война была сосредоточием репортажей. Сами СМИ стали “звездами” этого спектакля. Как говорил бывший генерал-майор Перри Смит, тоже личность из Си-эн-эн: “За эти недель войны больше людей провело у телевизора больше часов, чем бывало за всю историю человечества”.

254

с поля боя попадают на телевидение. Все больше идет слияние разных СМИ в одну большую систему.

В этой зародышевой системе телевидение (пока что, но именно пока что) задает повестку дня, особенно в освещении войны. Некоторые американские продюсеры новостей все еще могут просматривать заголовки “Нью-Йорк таймс” или “Вашингтон пост”, решая, какую из политических или дипломатических историй выпускать в эфир, но в остальном влияние печати падает.

“С момента войны в Заливе, — пишет Игнасио Рамонет из “Ле Монд дипломатик”, — телевидение “захватило власть”. Оно определяет стиль, а более всего — ритм и темп печатной журналистики. Телевидение преуспело в навязывании себя другим СМИ, отмечает Рамонет, “не только потому, что представляет собой зрелище, но и потому что оно быстрее других”. Через минуту мы вернемся к этой ключевой мысли. Но сначала мы должны спросить, как смогут военные пропагандисты адаптироваться к наступлению систем связи Третьей волны.

Кое-что вполне очевидно. Точно нацеленная информация важна не менее высокоточного оружия, а новые носители позволяют ее нацелить с беспрецедентной точностью.

Выбирая аудиторию в обществе Третьей волны, завтрашние манипуляторы, как и завтрашние рекламные агенты, будут вынуждены свои послания демассифицировать, кроя разные версии для разных сегментов аудитории: одно для афроамериканцев, другое для выходцев из Азии, третье для врачей, четвертое для оди-

255

ноких матерей и так далалее. Липовые истории о зверствах будут, несомненно, точно так же лепиться с расчетом на аудиторию, и в каждой “жертвы” будут разными, чтобы у каждой группы зрителей вызвать максимальный гнев или сочувствие.

Пропаганда войны или борьбы с ней, иногда рожденная за полмира от ее распространителей, иногда с замаскированным источником, будет продуманно проникать в новости, как сегодня проникают туда развлечения. Да и обычные развлекательные программы можно изменить, чтобы они содержали скрытую пропаганду, рассчитанную на конкретную личность или семью.

Сегодня это кажется невозможным и невероятно дорогим, но завтра такая индивидуализация СМИ станет вполне осуществимой, когда СМИ и телекоммуникации Третьей волны раскроют свои возможности.

256

В 1815 году в битве при Новом Орлеане две тысячи английских и американских солдат поубивали друга только потому, что сведения о мирном договоре, подписанном за две недели до того, до них не успели дойти. Новости двигались со скоростью ползущего ледника.

После индустриализации они ускорились, но все равно это была еще доэлектронная скорость. Рост МИ породил новую профессию — “военный корреспондент”. Многие военные журналисты стали впоследствии легендами своего времени: Уинстон Черчилль, сопровождавший британские войска на Бурской войне и ставший впоследствии величайшим британским премьером военного времени; Ричард Хардинг Дэвис на испано-американской войне; Эрнест Хемингуэй, описывавший жизнь республиканцев на Гражданской войне в Испании, или Эмили Пайл во время Второй мировой войны. Но когда их репортажи попадали в печать, описываемая битва была уже позади. Эти репортажи никак не могли повлиять на исход боя.

Сегодня СМИ сообщают о еще ведущихся боях и едва заключенных перемириях. Когда силы США прибыли в Сомали, их встречала на берегу армия телекамер. Руководители обмениваются посланиями не через своих послов, а прямо на Си-эн-эн, зная, что их союзники и противники смотрят, — и ответ получают здесь же у камеры.

Когда иракские ракеты “Скад” летели на Тель-Авив, израильские военные цензоры знали, что в Багдаде

257

пристально смотрят Си-эн-эн, и беспокоились, как бы репортажи с места падения ракет не помогли иракцам нацелиться точнее. Само ускорение передачи новостей повысило их важность.

В работе “Информация, правда и война” полковник Алан Кэпмен замечает, что “спутниковая технология поставила под сомнение возможность цензуры” Коммерческие разведывательные спутники практически лишили воюющие стороны возможности спрятаться от СМИ, а когда все стороны смотрят на экран, прямая трансляция с поля боя угрожает переменить как фактическую динамику войны, так и стратегию. Как говорит Кэпмен, “это может превратить репортеров из беспристрастных наблюдателей в неосознанных, даже в невольных, но тем не менее “прямых участников” войны.

Кэпмен утверждает, что граждане демократической страны имеют и право, и потребность знать, что происходит. Но, спрашивает он, обязательно ли им узнавать об этом в реальном времени?

Новые СМИ изменили не только реальность. Они, что даже еще важнее, изменили наше восприятие реальности, а потому и контекст, в котором ведется пропаганда и войны, и мира. До промышленной революции неграмотные и рассеянные в провинции крестьянские массы довольствовались рассказами путешественников, церковными проповедями и мифами с легендами, чтобы строить собственные образы далеких мест и времен. СМИ Второй волны приблизили далекие места и времена, и сообщаемые новости стали давать ощущение “ты там находишься”. Мир рисовался объективно и “реально”.

258

А СМИ Третьей волны начинают создавать ощущение нереальности относительно реальных событий. Ранние критики телевидения сетовали на погружение зрителя в искусственный мир мыльной оперы, консервированного смеха, фальшивых эмоций. Завтра эти тревоги покажутся мелочью, потому что новая система СМИ создает целиком “фиктивный” мир, на который правительства, армии и целые народы реагируют как на реальный. Их реакция также обрабатывается СМИ и вставляется в вымышленную электронную мозаику, которая направляет наше поведение.

Растущая “фикционализация” реальности обнаруживается не только там, где ей место — в ситкомах и мыльных операх, — но и в программировании новостей, где это может привести к самым мрачным последствиям. Такая опасность уже обсуждается во всемирном масштабе.

Марокканская газета “Ле Матен”, выходящая в Касабланке, недавно опубликовала заставляющую задуматься статью, где цитировался французский философ Бодрийяр по поводу того, что война в Заливе выглядела гигантской имитацией, а не реальным событием. “Медиатизация, — соглашается газета, — усиливает фиктивный характер” событий, и они кажутся в чем-то нереальными.

Нереальность еще усилилась во время войны в Заливе из-за “телевизора в телевизоре”, (ТВ)2. Мы постоянно видели у себя на экранах видеоэкраны, показывающие нацеливание и попадание. И военные считали этот видеоряд настолько важным, что, как утверждает один флотский капитан, пилоты иногда перестраивали свои видеодисплеи в кабине так, чтобы

259

они лучше выглядели на Си-эн-эн. Оказалось, что некоторые виды оружия телегеничнее других. Например, ракеты ГАРМ наводятся на системы ПВО противника и поливают их мелкой дробью. Но результат их работы в телевизоре выглядит не очень эффектно. Камеры хотят другого: кратеров от больших бомб на шоссе.

Новые технологии имитации позволяют инсценировать фиктивные пропагандистские события, с которыми люди могут работать интерактивно, события потрясающе яркие и “реальные”. Новые СМИ дают возможность снимать целые битвы, которых не было, или показывать совещания (липовые) высшего руководства противника, на которых отвергаются мирные переговоры. В прошлом, бывало, агрессивные правительства устраивали провокации для оправдания военных действий; в будущем их достаточно будет имитировать. В этом быстро наступающем будущем не только правда, но и сама реальность станет жертвой войны.

Тут есть и хорошая сторона: публика настолько привыкла пользоваться имитацией для многих других целей — дома, на работе, в игре, — что может усвоить: “видеть” и даже “ощущать” — еще не значит верить. Люди освоятся с изощренной техникой СМИ со временем и, можно надеяться, станут менее доверчивыми.

И наконец, не следует обманывать себя обычным сейчас мнением, что новые СМИ сделают мир однородным, устранят различия и отдадут колоссальное предпочтение немногим — например, Си-эн-эн будет запихивать западные ценности и американскую пропаганду в пять миллиардов глоток.

Сегодняшнее господство Си-эн-эн в мировом телевидении - вещь временная, поскольку уже возникают конкурирующие сети. Через десять—двадцать лет

260

можно ожидать появления множества глобальных каналов и диверсификации СМИ, что уже и происходит в странах Третьей волны.

Домашние спутниковые тарелочки 6yдут когда-нибудь принимать вечерние новости откуда угодно - из Нигерии или Нидерландов, Фиджи или Финляндии. Автоматический перевод позволит немецкой семье смотреть игровое шоу из Турции, переведенное на немецкий в реальном времени. На греко-католиков Украины посыплются спутниковые передачи Ватикана, призывающие их присоединиться к Римско-католической церкви. Молитва аятоллы в Куме войдет в дома правоверных Киргизстана и Конго — или Калифорнии, если на то пошло.

И вместо горстки централизованно управляемых каналов, которые, смотрит весь мир, возникнет головокружительное разнообразие доступных людям источников информации, не знающих границ, таких источников, которые политические или военные хозяева людей и знать не хотели бы. Можно предположить, что немного пройдет времени, пока манипуляторы и регуляторы, не говоря уже о террористах и религиозных фанатиках, начнут творчески обдумывать использование новых СМИ.

Политика, касающаяся регулирования, контроля и манипуляции СМИ — или защиты права на свободу выражения, — станет краеугольным камнем завтрашней стратегии знаний. А эта стратегия знаний будет определять, как разные страны, группы и армии будут действовать в грядущих конфликтах двадцать первого века.

И военное ведомство США не имеет свободы рук в определении или реализации стратегии знания. Первая Поправка, гарантирующая свободу печати, означа-

261

ет, что регуляторам в США придется работать тоньше и незаметнее, чем их коллегам в странах, где тотальный контроль над СМИ остается фактом.

Да, несмотря на недовольство и напряжение, существующее между Пентагоном и СМИ, почти все военные специалисты по стратегии знаний, с которыми мы говорили, соглашаются с представителями СМИ по одному существенному вопросу. Они считают, что тотальный контроль над СМИ сам по себе является проигрышной стратегией и что в целом американская традиция относительной открытости информации с военной точки зрения окупается.

Многие люди, в погонах и без, серьезно утверждают, что какие бы преимущества ни получало тоталитарное государство от контроля над СМИ, они решительно перевешиваются новаторством, инициативой и творческим воображением, свойственными открытому обществу. Иметь стратегию знания, говорят эти люди, не значит устраивать тотальный контроль. Это значит использовать неотъемлемые преимущества свободы для благих целей.

Но в победе, в поражении или в ничьей, СМИ, включая те каналы и технологии, которые сегодня и представить себе невозможно, будут основным оружием комбатантов Третьей волны в войнах и борьбе с ним, краеугольным камнем стратегии знаний.

Пока что на этих страницах мы отслеживали рождение новой формы войны, соответствующей новой форме создания богатств. Ее начало мы видели в первой формулировке доктрины воздушно-наземного боя. Мы рассмотрели технологии, такие как роботизация и оружие нелетабельного действия, которые, вероятно, вольются в эту новую форму. И наконец, мы заглянули

262

вперед, говоря о “стратегии знаний”, необходимой военным руководителям завтрашнего дня, чтобы уйти от поражения или добиться победы в будущих войнах. Иными словами, мы проследили исторический прогресс, ведущий к форме войны, которая станет господствующей в начале двадцать первого века.

Чего мы пока не исследовали – это опасностей, которые ждут нас в результате возникновения военного дела Третьей волны.